Неточные совпадения
Не знала я, что
делала(Да, видно, надоумила
Владычица!)… Как брошусь я
Ей в
ноги: «Заступись!
Обманом, не по-божески
Кормильца и родителя
У деточек берут...
Фру-Фру вскинула левую
ногу на галоп и
сделала два прыжка и, сердясь на натянутые поводья, перешла на тряскую рысь, вскидывавшую седока.
Левин не был так счастлив: он ударил первого бекаса слишком близко и промахнулся; повел зa ним, когда он уже стал подниматься, но в это время вылетел еще один из-под
ног и развлек его, и он
сделал другой промах.
Теперь, когда он не мешал ей, она знала, что
делать, и, не глядя себе под
ноги и с досадой спотыкаясь по высоким кочкам и попадая в воду, но справляясь гибкими, сильными
ногами, начала круг, который всё должен был объяснить ей.
— Ты пойми ужас и комизм моего положения, — продолжал он отчаянным шопотом, — что он у меня в доме, что он ничего неприличного собственно ведь не
сделал, кроме этой развязности и поджимания
ног. Он считает это самым хорошим тоном, и потому я должен быть любезен с ним.
Он едва успел выпростать
ногу, как она упала на один бок, тяжело хрипя, и,
делая, чтобы подняться, тщетные усилия своей тонкою, потною шеей, она затрепыхалась на земле у его
ног, как подстреленная птица.
Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, — надо еще соображаться, ни на минуту не забывая, куда плыть, что под
ногами вода, и надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть на это легко, а что
делать это, хотя и очень радостно, но очень трудно.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не думал о смерти. Он думал о том, что
делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал
ноги.
Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал...
«Ну, так если он хочет этого, я
сделаю, но я за себя уже не отвечаю теперь», подумала она и со всех
ног рванулась вперед между кочек. Она ничего уже не чуяла теперь и только видела и слышала, ничего не понимая.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать свою досаду и всё, кажущееся дурным,
сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел, как шагал Мишка, ворочая огромные комья земли, налипавшей на каждой
ноге, слез с лошади, взял у Василья севалку и пошел рассевать.
Но Фру-Фру, как падающая кошка,
сделала на прыжке усилие
ногами и спиной и, миновав лошадь, понеслась дальше.
Но выстрел раздался, и пуля перебила заднюю
ногу лошади; она сгоряча
сделала еще прыжков десять, споткнулась и упала на колени.
— Нет, видел: она подняла твой стакан. Если б был тут сторож, то он
сделал бы то же самое, и еще поспешнее, надеясь получить на водку. Впрочем, очень понятно, что ей стало тебя жалко: ты
сделал такую ужасную гримасу, когда ступил на простреленную
ногу…
Да ты смотри себе под
ноги, а не гляди в потомство; хлопочи о том, чтобы мужика
сделать достаточным да богатым, да чтобы было у него время учиться по охоте своей, а не то что с палкой в руке говорить: «Учись!» Черт знает, с которого конца начинают!..
Одна очень любезная дама, — которая приехала вовсе не с тем чтобы танцевать, по причине приключившегося, как сама выразилась, небольшого инкомодите [Инкомодитé (от фр. l’incommоdité) — здесь: нездоровье.] в виде горошинки на правой
ноге, вследствие чего должна была даже надеть плисовые сапоги, — не вытерпела, однако же, и
сделала несколько кругов в плисовых сапогах, для того именно, чтобы почтмейстерша не забрала в самом деле слишком много себе в голову.
Я выделывал
ногами самые забавные штуки: то, подражая лошади, бежал маленькой рысцой, гордо поднимая
ноги, то топотал ими на месте, как баран, который сердится на собаку, при этом хохотал от души и нисколько не заботился о том, какое впечатление произвожу на зрителей, Сонечка тоже не переставала смеяться: она смеялась тому, что мы кружились, взявшись рука за руку, хохотала, глядя на какого-то старого барина, который, медленно поднимая
ноги, перешагнул через платок, показывая вид, что ему было очень трудно это
сделать, и помирала со смеху, когда я вспрыгивал чуть не до потолка, чтобы показать свою ловкость.
Хотя мне в эту минуту больше хотелось спрятаться с головой под кресло бабушки, чем выходить из-за него, как было отказаться? — я встал, сказал «rose» [роза (фр.).] и робко взглянул на Сонечку. Не успел я опомниться, как чья-то рука в белой перчатке очутилась в моей, и княжна с приятнейшей улыбкой пустилась вперед, нисколько не подозревая того, что я решительно не знал, что
делать с своими
ногами.
— Ах, что ты со мной
сделала! — сказал папа, улыбаясь и приставив руку ко рту с той стороны, с которой сидела Мими. (Когда он это
делал, я всегда слушал с напряженным вниманием, ожидая чего-нибудь смешного.) — Зачем ты мне напомнила об его
ногах? я посмотрел и теперь ничего есть не буду.
Зачем Володя
делал мне знаки, которые все видели и которые не могли помочь мне? зачем эта противная княжна так посмотрела на мои
ноги? зачем Сонечка… она милочка; но зачем она улыбалась в это время? зачем папа покраснел и схватил меня за руку?
Молодой человек, у которого я отбил даму, танцевал мазурку в первой паре. Он вскочил с своего места, держа даму за руку, и вместо того, чтобы
делать pas de Basques, [па-де-баск — старинное па мазурки (фр.).] которым нас учила Мими, просто побежал вперед; добежав до угла, приостановился, раздвинул
ноги, стукнул каблуком, повернулся и, припрыгивая, побежал дальше.
«Что же он это
делает? — рассуждал я сам с собою. — Ведь это вовсе не то, чему учила нас Мими: она уверяла, что мазурку все танцуют на цыпочках, плавно и кругообразно разводя
ногами; а выходит, что танцуют совсем не так. Вон и Ивины, и Этьен, и все танцуют, a pas de Basques не
делают; и Володя наш перенял новую манеру. Недурно!.. А Сонечка-то какая милочка?! вон она пошла…» Мне было чрезвычайно весело.
«Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к
ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому,
сделать, чтоб и этот не умер?»
Кудряш. Да что: Ваня! Я знаю, что я Ваня. А вы идите своей дорогой, вот и все. Заведи себе сам, да и гуляй себе с ней, и никому до тебя дела нет. А чужих не трогай! У нас так не водится, а то парни
ноги переломают. Я за свою… да я и не знаю, что
сделаю! Горло перерву!
Варвара (громко, чтобы мать слышала). Мы с
ног сбились, не знаем, что
делать с ней; а тут еще посторонние лезут! (
Делает Борису знак, тот отходит к самому выходу.)
— Душевно рад знакомству, — проговорил Василий Иванович, — только уж вы не взыщите: у меня здесь все по простоте, на военную
ногу. Арина Власьевна, успокойся,
сделай одолжение: что за малодушие? Господин гость должен осудить тебя.
«Ну, из восьми вычесть десять, сколько выйдет?» — Василий Иванович ходил как помешанный, предлагал то одно средство, то другое и только и
делал, что покрывал сыну
ноги.
Можно было думать, что Борис и Лидия только тогда интересны ей, когда они
делают какие-нибудь опасные упражнения, рискуя переломать себе руки и
ноги.
Он заставил себя еще подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно. В том, что она
сделала, не было, в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет быть женщиной. Ногти на
ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
В зеркале Самгин видел, что музыку
делает в углу маленький черный человечек с взлохмаченной головой игрушечного чертика; он судорожно изгибался на стуле, хватал клавиши длинными пальцами, точно лапшу месил, музыку плохо слышно было сквозь топот и шарканье
ног, смех, крики, говор зрителей; но был слышен тревожный звон хрустальных подвесок двух люстр.
Он почувствовал, что этот гулкий вихрь вовлекает его, что тело его
делает непроизвольные движения, дрожат
ноги, шевелятся плечи, он качается из стороны в сторону, и под ним поскрипывает пружина кресла.
— Пращев исповедовался, причастился,
сделал все распоряжения, а утром к его
ногам бросилась жена повара, его крепостная, за нею гнался [повар] с ножом в руках. Он вонзил нож не в жену, а в живот Пращева, от чего тот немедленно скончался.
Макаров легко поднял друга на
ноги и увел его, а дьякон, на вопрос Клима: что же
сделал Васька Калужанин с неразменным рублем? — задумчиво рассказал...
Она тотчас пришла. В сером платье без талии, очень высокая и тонкая, в пышной шапке коротко остриженных волос, она была значительно моложе того, как показалась на улице. Но капризное лицо ее все-таки сильно изменилось, на нем застыла какая-то благочестивая мина, и это
делало Лидию похожей на английскую гувернантку, девицу, которая уже потеряла надежду выйти замуж. Она села на кровать в
ногах мужа, взяла рецепт из его рук, сказав...
Он выработал себе походку, которая, воображал он, должна была придать важность ему, шагал не сгибая
ног и спрятав руки за спину, как это
делал учитель Томилин. На товарищей он посматривал немного прищурясь.
— Пишу другой: мальчика заставили пасти гусей, а когда он полюбил птиц, его
сделали помощником конюха. Он полюбил лошадей, но его взяли во флот. Он море полюбил, но сломал себе
ногу, и пришлось ему служить лесным сторожем. Хотел жениться — по любви — на хорошей девице, а женился из жалости на замученной вдове с двумя детьми. Полюбил и ее, она ему родила ребенка; он его понес крестить в село и дорогой заморозил…
Но возражал он ей редко, а чаще
делал так: пристально глядя в лицо ее, шаркал
ногою по полу, как бы растирая что-то.
— Обязательно! — сказал он и, плотно сложив длинные
ноги свои, вытянув их, преградил, как шлагбаумом, дорогу Айно к столу. Самгин даже вздрогнул, ему показалось, что Долганов
сделал это из озорства, но, когда Айно, — это уж явно нарочно! — подобрав юбку, перешагнула через
ноги ниже колен, Долганов одобрительно сказал...
Сотни рук встретили ее аплодисментами, криками; стройная, гибкая, в коротенькой до колен юбке, она тоже что-то кричала, смеялась, подмигивала в боковую ложу, солдат шаркал
ногами, кланялся, посылал кому-то воздушные поцелуи, — пронзительно взвизгнув, женщина схватила его, и они, в профиль к публике,
делая на сцене дугу, начали отчаянно плясать матчиш.
Ударившись обо что-нибудь, расцарапав себе
ногу, руку, разбив себе нос, она никогда не плакала, не ныла, как это
делали девочки Сомовы.
Стратонов встал, плотно, насколько мог, сдвинул кривые
ноги, закинул руки за спину, выгнул грудь, — все это
сделало его фигуру еще более внушительной.
— Это — неправда! — гневно возразил Клим, чувствуя, что у него дрожат
ноги. — Ты ни слова не говорила мне… впервые слышу! Что ты
делаешь? — возмущенно спросил он.
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся на пол, сдвинула вещи со стола на один его край, к занавешенному темной тканью окну,
делая все это очень быстро. Клим сел на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в
ногах ее занавешено толстым ковром тускло красного цвета, такой же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
«Посмотрим, как
делают религию на заводе искусственных минеральных вод! Но — как же я увижу?» Подвинув
ногу по мягкому на полу, он уперся ею в стену, а пошарив по стене рукою, нашел тряпочку, пошевелил ее, и пред глазами его обнаружилась продолговатая, шириною в палец, светлая полоска.
Обломову в самом деле стало почти весело. Он сел с
ногами на диван и даже спросил: нет ли чего позавтракать. Съел два яйца и закурил сигару. И сердце и голова у него были наполнены; он жил. Он представлял себе, как Ольга получит письмо, как изумится, какое
сделает лицо, когда прочтет. Что будет потом?..
Он бросился показывать ей квартиру, чтоб замять вопрос о том, что он
делал эти дни. Потом она села на диван, он поместился опять на ковре, у
ног ее.
— Тебе понравились однажды мои слезы, теперь, может быть, ты захотел бы видеть меня у
ног своих и так, мало-помалу,
сделать своей рабой, капризничать, читать мораль, потом плакать, пугаться, пугать меня, а после спрашивать, что нам
делать?
Лицо у него не грубое, не красноватое, а белое, нежное; руки не похожи на руки братца — не трясутся, не красные, а белые, небольшие. Сядет он, положит
ногу на
ногу, подопрет голову рукой — все это
делает так вольно, покойно и красиво; говорит так, как не говорят ее братец и Тарантьев, как не говорил муж; многого она даже не понимает, но чувствует, что это умно, прекрасно, необыкновенно; да и то, что она понимает, он говорит как-то иначе, нежели другие.
— Такой обязательный, — прибавил Судьбинский, — и нет этого, знаешь, чтоб выслужиться, подгадить, подставить
ногу, опередить… все
делает, что может.
Нечего
делать, он ехал в театр, зевал, как будто хотел вдруг проглотить сцену, чесал затылок и перекладывал
ногу на
ногу.
Так и
сделал. После чаю он уже приподнялся с своего ложа и чуть было не встал; поглядывая на туфли, он даже начал спускать к ним одну
ногу с постели, но тотчас же опять подобрал ее.